Дружба с изгоем
Владимир Тарасов: Был я в классе пятом, наверное. И была у нас такая процедура, которая называлась «облом». Это что значит? Это когда весь класс шел бить кого-то одного. Ну, не весь класс, не совсем весь класс. И был у нас такой мальчик - его фамилия была Работнов, я запомнил, которого примерно раз в четверть били. И был один двоечник «второгодник», которого звали Морозов. Он со своей компанией (если класс человек 35, скажем, то их – человек 20), - вместе шли бить этого Работнова.
Дария: Да как так?
Владимир Тарасов: Потому что идея появлялась: «Давайте его побьем». Я не принадлежал к этой «тусовке» и с ними никогда не ходил бить. Один раз - я не знал, что это такое - и в первый раз пошел. Что же, идут все: «Пойдемте туда!» – и на задний двор идут куда-то. Его ставят к стенке, потом Морозов его пару раз бьет по лицу, и все расходятся. Ну вот такое вот было «действо». Когда я в первый раз пошел, услышал, как один «заботливый» говорил Морозову: «Сними часы, а то испортишь», – хоть Морозов и двоечником был, он был взрослее, у него часы были. Вот такая «забота» о Морозове.
Дария: «Шакальчик» такой.
Владимир Тарасов: Да-да. Один раз я подходил ближе, но близко не подошел. Я увидел, что там, ушел и все, больше не ходил. Нельзя сказать, что я заступался за Морозова, просто это была другая «тусовка». Я не знаю, чем Работнов ему не угодил. Запомнил фамилию и того, и другого – в таких случаях запоминаешь фамилии. Но осадок у меня остался – осадок такой несправедливости, естественно, чего-то нехорошего. Но я не задумывался о том, что надо делать или не делать: я занимался своими делами.
Прошло несколько лет, года два или три. Я уже перешел в другую школу и был в седьмом классе. И был у нас другой мальчик – Люхтер была его фамилия. Его никто не бил, но немножко над ним издевались: он такой рыжий был, несколько неопрятный, как-то он выпадал из общего «дизайна». И над ним все время издевались. Когда у нас был лыжный поход в классе, он вставал, а сзади него шел замыкающий. Ему говорят: «Ткни его палкой!» – и он его палкой, острым концом «подгонял».
Меня как-то поставили «заключающим». Я был последним, Люхтер – предпоследним. Я его, конечно, палкой не подгонял, – так, словами все. Короче говоря, я стал старше, и мне стало за него обидно и неприятно. Я стал с ним как бы дружить, чтобы он не был одиноким. Если в первом случае я ничего не делал, то здесь стал с ним дружить.
Что произошло? А произошло следующее: он стал на меня смотреть несколько постепенно свысока, как будто я теперь последний, а не он.
Дария: Конечно. – (Кивает).
Владимир Тарасов: Когда я так ошарашено это увидел, что, оказывается, он меня не уважает за то, что другие с ним не дружат, значит, они как бы выше, а я, значит, еще ниже него, раз дружу. Я раздружился. Но для меня это был какой-то такой урок очень по-человечески тяжелый. Значит, я сделал ошибку, раз с ним подружился?
Дария: Да, конечно.
Владимир Тарасов: Какой мы вывод сделаем из этого?
Дария: В данном случае не могу сказать, что этот итог был для меня неожиданным. Потому что дружить с ним ты стал, так как тебе было его жалко. И вот за эту твою жалость к нему он тебя и наказал. Ты был «в доступе», так сказать: подошел близко к нему с распростертым, так скажем, сердцем. Вот он тебя и наказал за все обиды. Тобой ведь тоже руководила жалость. А жалость, презрение – все это из одной категории.
Владимир Тарасов: Я бы не сказал, что это была жалость. Сочувствие скорее, чем жалость.
Дария: Но дружил не за какие-то хорошие качества?
Владимир Тарасов: Не могу сказать, что жалость. Сочувствие. Я считал, что к нему несправедливо относятся. Что в нем плохого? Ничего плохого.
И ты права, ты права. Ошибка была в том, что дружить надо не для того, чтобы человеку было хорошо. Дружба это дружба. Дружить надо с тем, с кем хочешь дружить. Можно помочь тому, кому плохо.
Дария: Разово можно помочь, да?
Владимир Тарасов: Да. Но дружить для того чтобы «чего-то там...» – это уже не дружба по-настоящему. Но это очень тонкая вещь: как любят из жалости, дружат из жалости...
Дария: Очень часто ведь бывает: когда протянул руку тому, кто стоит ниже или в беде, и потом «получаешь». Люди говорят: «Вот какие люди неблагодарные». Но дело не в этом, наверное. Эта реакция – того, кто был в беде или ниже тебя – она ожидаема. Потому что они чувствуют к себе сочувствие и не могут этого простить. Мне так кажется почему-то, все-таки.
Владимир Тарасов: Тут есть еще животный механизм, конечно. Человек человеком, но есть животный механизм. В курятнике петух № 1 клюет петуха № 2, и тот не возражает. Второй – третьего, и так далее. А последний петух? Ему некого клевать. Он в ярости клюет щепку. И поэтому это как бы причина вандализма. Почему люди разрушают? Когда они внизу социальной лестницы, им некого «клевать».
И вот этот механизм здесь, видимо, тоже сработал. Потребность иметь кого-то ниже себя заложена в человеке биологически, а некого. Вот, может быть, поэтому.
